Я,допустим тока недавно узнала,что Ницше писал музыку,а также и стихи.
Вот коечто из того,что он писал:
Мудрость
Череп!
Мудрость глядит из зияющих впадин глазных,
Тихо гниющая лобная кость говорит без тумана:
Нет наслаждения правдой в волненьях пустых,
Нет красоты и ума вдохновений в пожаре обмана.
Ряд обнажённых зубов, искривлённых тоской,
Грустно смеётся над тем, что мы славим и нагло позорим…
Избранных эта насмешка зовёт на покой
Без упоения призрачным счастьем, иль видимым горем…
Правда — в недвижном одном замираньи, в гниеньи одном!
Тайна — нирвана; получит блаженство в ней ум безнадёжно-бессильный…
Жизнь — есть святое затишье, покрытое сном…
Жизнь — это мирно и тихо гниющий от света могильный
Череп.
Из дневника
Век суждено мне бороться,
Жить не могу без борьбы;
Видно, как в песне поётся,
Мне не уйти от судьбы.
Если враги все убиты,
Снова хочу воскресить
Тех, имена чьи забыты,
Чтобы их снова убить.
Страшно: боюсь, посмеётся
Злобно над сердцем судьба:
Биться с собой мне придётся,
Резать себя, как раба.
Из дневника
По тихим, чуть видным дыханьям впавшего в сон океана,
Взяв небо единой защитой, как прежде, плыву я в челне одиноко…
И в сердце моём так тоскливо, так страшно гнетёт меня старая рана,
Но чу! Океан пробудился, сочувствуя горю и мукам пророка.
Из памяти властной встают, как морские седые туманы, гробницы
И тени подходят ко мне, среди них я и горе своё узнаю, отдохнуло
В могиле недолгой оно и опять на меня устремило зеницы.
И снова напрасной, неконченой битвой на дряхлое тело дохнуло,
Опять зародилася мысль и забилось усталое сердце тревожно,
И трепет его достигает опять до пророчески-внятного слуха,
И снова я верю, что битва, свирепая битва со тьмою возможна.
О, гневная, ясная мысль, воскрешённая злобной и мрачною казнью,
Зачем ты меня окрыляешь надеждой и к свету стремишься так жадно?!
Тебя я боялся, но тяжко страдал и томился от этой боязни,
И ты появилась, мученья смягчились — в душе же темно, не отрадно…
Я снова чего-то страшуся, иль час мой не пробил желанный и снова
Я путь потерял навсегда, не достигнув того безмятежного края,
Где мысли свои и мученья я мог воплотить бы в бессмертное слово,
Величие духа, свободу и тайны всего мирозданья умом сознавая?
Одинокий.
Каркают мрачно вороны
В город летят на ночлег…
Скоро посыплется снег…
Счастлив, кто родины стоны
Чтит и имеет ночлег.
Долго стоишь ты в раздумье,
Горестно смотришь назад…
Чувства в душе говорят:
Холод и… в путь! О, безумье!
Нет, не вернуться назад…
Мир — это двери; тревожно
Входят посредством дверей
В сердце пустынных степей…
Жить и дышать невозможно,
План не понявши дверей
Вот ты стоишь одинокий…
К небу стремишься, как дым ..
Будешь ты вьюгой казним:
Путь пред тобою жестокий,
В высь ты стремишься, как дым.
Каркай же, птица пустыни!
Смерть, приноси свой венец!
Спрячь свое сердце, глупец.
Сердце распутной рабыни …
Смерть, приноси свой венец!
Каркают мрачно вороны,
В город летят на ночлег…
Скоро посыплется снег …
Счастлив, кто родины стоны
Чтит и имеет ночлег!
Счастье.
Счастье-добыча…
Мы его так любим,
Счастье очень близко, но не так уж близко,
Чтоб к нему возможно было прикоснуться…
К нам оно стучится, но войдет не сразу,
Постоит немножко…
Скажет: „завтра, завтра
Я вас обласкаю, только не сегодня»…
А поймать насильно счастье невозможно —
Счастье очень хитро: все тенета видит,
И владеть насильно счастьем грех великий,
Но насилье это кто ж грехом считает!
К Идеалу.
Никто не дорог мне, никто мне стал не мил,
Как я узнал тебя, возлюбленная тень!
Душой моей владеть тебя я допустил-
Ты стала тем, я стал похож на тень.
И только глаз тебя не видит и бранит,
Не признает тебя мой старый скептик—глаз…
Ах, этот глупый глаз! Как сердит этот глаз!
Одинокая любовь
Одинокий колос, колос, а не нива,
И любовь к подруге, страсть, а не любовь;
Называть любовью страсть несправедливо,
Кровь угасит мысли, мысль угасит кровь.
Даже чувство дружбы как-то сиротливо —
Я любить желаю всех, иль никого;
Одинокий колос, колос, а не нива —
Дружба недостойна сердца моего.
Я всегда чуждаюсь страстного прилива —
Чувство к одному я прогоняю прочь —
Одинокий колос, колос, а не нива —
Дружба, сладострастье есть не день, а ночь.
Мне противны звуки одного мотива,
Полюбивши друга, я забуду всех —
Одинокий колос, колос, а не нива…
Дружба над любовью есть глубокий смех.
Презренье
Если ты презираешь себя,
То гордишься собою ты вечно,
Так огонь пожирает, губя
Всё без жалости, что ж человечно
Не погибнешь шутя и беспечно.
Презирая себя, я всегда
Уважаю за это мышленье…
Презирать и не мыслить беда, —
Расточать же разумно презренье
Подвиг в жизни мирской без значенья.
Красота
Чтоб совершить преступленье красиво
Нужно суметь полюбить красоту.
Или опошлишь избитым мотивом
Смелую мать наслажденья, мечту.
Часто, изранив себя безнадёжно,
Мы оскверняем проступком своим
Всё, что в могучем насилье мятежно,
Всё, что зовётся прекрасным и злым.
Но за позор свой жестоко накажет
Злого желанья преступная мать,
Жрец самозванцам на них же покажет,
Как нужно жертвы, красиво терзать.
Дождь.
Беспрерывно гром протяжный
Над землей шумит…
Дождь идет не уставая
Первый день — с утра.
Как педант он разболтался,
Нет конца словам…
День успел едва проснуться
И в окно взглянуть,
Как уж дождь без перерыва
Начал мне вещать:
„Все так мелко, все ничтожно,
Жизнь вся — суета».
заря.
Природа проснулась, умылася солнечным светом.
Все полно так неги, все дышит невинным приветом…
Как злое виденье мерещится полдень вдали.
Я медлить не буду: за счастьем пока не пришли
Луна и блестящая звезды, метель и морозы,
Пока не сгубило познанье наивные грезы…
Плод — сердце мое и, как плод оно тотчас замрет,
Как только вблизи его ветер холодный вздохнет.
Дерево осенью.
Я отцвело… Плоды созрели
Я погрузилось в сладкий сон…
И как глубок, как тих был он,
Но вы, глупцы, вдруг налетели,
Трясли меня и все шумели…
О, не ужель нельзя сначала
Медведю с хоботом слона?
Меня бы пробудить от сна!
Я все б от гнева задрожало
И вас плодами забросало.
ПИНИЯ И МОЛНИЯ.
Я выше животных, я выше людей,
Скажу и никто не услышит речей.
* * *
Стремясь к облакам, я росла одиноко.
Поэтому выросла так я высоко.
* * *
Я жажду… Небесного жажду огня,
Чтоб он поразил, уничтожил меня.
Гимны дружбы.
Утро промчалось и полдень
Мучит нас огненным взглядом;
Сядем под тенью деревьев,
Будем пить гимны в честь дружбы:
Дружба была нам зарею и
Будет и нашим закатом.
“О человеческом, слишком человеческом”.
I.
C тех пор, как книга эта
Взошла на ниве мысли,
Тоска и стыд тревожат
Меня не уставая.
И муки не смягчатся,
Пока не расцветет
Подобное растенье
Роскошным, пышном цветом…
Теперь уж я вкушаю
То счастие и следом
Иду за тем, кто выше
Меня, моих творений:
Он жатвой насладился,
Любуясь урожаем
Своих бессмертных мыслей.
* * *
Где воздух райский, где Сорренто?!
Благоуханья не слыхать…
Повсюду холод, глушь и горы,
Сиянье солнца без любви…
Да, узнаю я в книге этой
Одну лишь часть моей души,
А часть прекрасную святую
Я отдаю в награду этой,
Кто был мне в жизни беспросветной
Подругой, матерью, врачом.
* * *
Я отнял веру у тебя в добро и идеал,
Но книгу эту я, любя, Тебе, мой друг, послал.
Я поклоняюсь ей… Я чту
Все в ней, что написал.
Её возвел я, как мету
Богов, на пьедестал.
Воля
Из тихой пристани отплыл я одиноко,
Для гроз и бурных волн, о жизни океан?
Я смелый мореход и путь держу — далёко,
Но светоч истины несу я так высоко,
Что довезу его до грани новых стран.
Из тихой пристани отплыл я одиноко.
Мой парус — мысль моя, а кормчий — дух свободный,
И гордо мой корабль плывёт по лону вод,
И голос совести, стихии благородной,
Спасёт, спасёт меня: я с силою природной
Один иду на бой, и океан ревёт…
Мой парус — мысль моя, а кормчий — дух свободный…
И любо биться мне с противником ужасным,
Свободу чую я в хору крылатых бурь,
И не гадаю я: в бою ль погибну страстном,
Иль с истиной святой в объятии прекрасном
Увижу новых стран волшебную лазурь.
И любо биться мне с противником ужасным.
Полночь
Мне душно… Пропасть время поглотила…
Не умерщвлён ли я бесстрастной тишиной?!
Земля мертва, как будто, все могила
Насильно отняла, что билося со мной.
Сон или смерть?! Потухшими глазами
На всё глядит луна, печальна, как мертвец,
И есть ли жизнь на ней, объятой небесами?
Сатурн надел на всё забвения венец!
Быть может, умер я и взор мой — привиденье,
И странствует душа в неведомых мирах,
В ней всё слилось — и вечность и мгновенье,
И мрак, и свет — в один безумный страх.
Нет, я дышу; я чую сердце живо,
Я слышу мира вздох, он вырвался, как луч,
Полночный час смеётся так игриво
И говорит, как мир таинственный могуч.
Из дневника
Для мук раскаянья мне дайте преступленья,
Иль я умру от грозной пустоты…
В груди моей темно, как в капище сомненья,
Где язва — мысль и жадный червь — мечты.
Не осуждай меня, мои порывы злости:
Я раб страстей и грозный бич ума…
Душа моя сгнила, и вместо тела — кости…
Не осуждай! Свобода есть тюрьма.
Для мук раскаянья мне дайте преступленья
Иль я умру при свете тёмных туч…
В моей крови кипит безумство озлобленья,
Дыханьем жжёт коварный демон-луч.
Рабы
Я надел добровольно вериги,
Стал укором проклятой семье…
Жизнь, как пошлость бессмысленной книги,
Я отбросил: подобно ладье
Я плыву по беспутному морю,
Без сочувствия счастью и горю.
Нет спасения в косности мира
Безнадёжных и жалких рабов…
Есть остатки с безумного пира
Я не в силах… О, сколько умов
Ожидающих тщетно свободы
Погубили безмолвия годы.
Рабство хуже кошмара и казни,
Жизнь под гнётом оков — клевета!
В сердце львином смиренной боязни
Нет и не было… Мысль — суета.
В царстве силы, где внешность пророка
Обвиняет за дерзость порока.
О, исчадие тьмы безнадёжной!
Вы не звери, вы хуже — рабы!
Ваши души во тьме безмятежной
Спят в цепях. Лишь удары судьбы
Вас разбудят, как рёв океана,
В час величья грозы — урагана.
Лицемеры! Зачем Вам пророки?
Злой мороз ненавидит цветы! —
Вы — позорно и нагло жестоки
К проявленью свободы… Мечты,
Умертвите вы рабским дыханьем,
Заразивши пророков лобзаньем.
Страсть
Чувственность загубит
Все ростки любви…
Страсть любовь забудет,
Вспыхнет пыль в крови.
Ты мечтою жадной
Юности не тронь,
Иль огонь нещадный.
Чувственный огонь
Мужество расплавит
В пламенной крови,
Пепла не оставит
От твоей любви.